Читаем без скачивания Пьесы [сборник] - Жан Жене
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти две служанки совсем не стервы: они постарели и похудели под сенью нежности своей госпожи. Нет надобности, чтобы они были хороши собой, чтобы с поднятием занавеса зрителям была предъявлена их красота, но в течение спектакля и до последней минуты они должны казаться все прекрасней. Вначале на их лицах должны быть морщинки — тоньше жеста, тоньше волоса. Никаких сексуальных попок и грудей: они выглядят так, что могли бы давать уроки благочестия в церковных школах. Их взгляды чисты, совершенно чисты, ведь они ежедневно занимаются мастурбацией и выплескивают друг на друга всю свою ненависть к Мадам. Их прикосновения к предметам декораций подобны жестам юной девушки, собирающей цветущие ветки, чей образ мы лицемерно придумали. Их лица бледны и полны очарования. Они, конечно, несколько увяли, но с каким изяществом! Они не превратились в тлен.
Однако необходимо, чтобы этот тлен иногда проглядывал: скорее не в моменты ярости, а во время приступов нежности.
На сцене актрисы не должны проявлять свой естественный эротизм, подобно дамам из кинофильмов. Индивидуальный эротизм в театре подминает под себя спектакль. Просьба к актрисам не выставлять свои прелести на стол, как говорят греки.
Не вижу необходимости указывать на то, в каких местах надо «играть», а в каких быть искренними: они сами обнаружатся, а по мере необходимости их можно придумать.
Что касается так называемых «поэтических» моментов, они должны произноситься как нечто очевидное, подобно тому, как парижский таксист на ходу выдает жаргонную метафору: совершенно естественно. Она возникает как результат математической операции: без особой теплоты. Может произноситься даже более холодно, чем все остальное.
Целостность рассказа должна родиться не из монотонности игры, а из гармоничного сочетания разнообразных сцен, играемых совершенно по-разному. Возможно, режиссеру нужно выразить то, что я испытывал, когда писал эту пьесу или то, чего мне так сильно не хватало: некоего добродушия, ведь речь идет о сказке.
Не надо изображать «Мадам» преувеличенно карикатурной. Она не осознает, до какой степени она глупа, до какой степени постоянно играет, даже вытирая себе задницу, какая актриса этого не знает?
Эти дамы, служанки и Мадам, придуриваются? Как я сам, когда бреюсь, или когда ночью подыхаю со скуки, или когда, как мне кажется самому, остаюсь один в лесу: это сказка, то есть аллегорическая форма рассказа, изначальной задачей которого, когда я его писал, было избавление от отвращения к самому себе, при этом я хотел показать, кто я сам есть, и в то же время я старался этого не показать, а второй целью было создать в зале чувство некоторой неловкости… Сказка… Нужно, чтобы в нее верили и в то же время отказывались верить, но для того, чтобы зрители сумели поверить, актрисы не должны играть реалистично.
Святы ли эти служанки или нет, они все-таки монстры, как и мы все, когда о чем-то грезим. Не знаю, что такое есть театр, но знаю точно, чем он быть не должен: он не должен быть описанием бытовых действий, увиденных извне: я иду в театр с тем, чтобы увидеть на сцене себя (в одном персонаже или с помощью многоликого персонажа, и в форме сказки) таким, каким не сумею — или не осмелюсь — увидеть себя или представить, но каким на самом деле являюсь. Значит, функция актеров в том, чтобы с помощью нелепых жестов и нарядов показать мне меня, показать меня голым, в радости моего одиночества.
Хочу подчеркнуть: речь не идет о защите прав челяди. Думаю, существует профсоюз домашней прислуги — нас это не касается.
Во время постановки этой пьесы один театральный критик сделал замечание, что настоящие служанки так не говорят, как служанки из моей пьесы: да что вы об этом знаете? Я утверждаю обратное: если бы я был служанкой, говорил бы, как они. Иногда, по вечерам.
Ведь служанки говорят так лишь иногда, по вечерам: их нужно застать за этим либо в моменты их одиночества, либо в моменты нашего собственного одиночества.
Декорации к «Служанкам». Это просто спальня дамы, слегка кокотки, но вполне буржуазной. Если пьесу играют во Франции, кровать должна быть с мягкой, но скромной обивкой — все-таки у нее есть слуги. А если пьесу будут играть в Испании, Скандинавии или России, спальня должна быть соответствующей. Платья должны быть экстравагантными, но без намека на моду, на эпоху. Возможно, служанки для своей игры чудовищно деформировали платья хозяйки, прицепив к ним фальшивые шлейфы, жабо, накладные груди и зады, но цветы должны быть настоящими, кровать — настоящей кроватью. Режиссер должен понимать — не могу же я все объяснять — почему спальня должна быть почти точной копией женской спальни, цветы — настоящими, платья — чудовищными, а игра актрис — угловатой.
А если кому-то захочется сыграть эту пьесу в Эпидавре? Тогда трем актрисам достаточно договориться прямо на сцене, на глазах у зрителей, какие уголки они назовут кроватью, окном, гардеробом, дверью, трюмо и т. п. А затем пусть они скроются, чтобы появиться вновь в порядке, предписанном автором.
Действующие лица
Клер.
Соланж.
Мадам.
Спальня Мадам. Мебель в стиле Людовика XV. Кружева. Открытое окно в глубине комнаты выходит на фасад дома напротив. Справа — кровать. Слева — дверь и комод. Много цветов. Вечер.
КЛЕР (стоит в белье спиной к туалетному сто лику; ее жест — вытянутая рука — и тон исполнены трагического отчаяния). Эти перчатки! Эти вечные перчатки! Сколько раз я просила тебя оставлять их на кухне. Ты, конечно, надеешься таким образом соблазнить молочника. Не лги. Бесполезно. Повесь их над раковиной. Когда ты наконец поймешь, что в спальне должно быть чисто. Все, что имеет отношение к кухне, мерзко! Уходи и забери отсюда эту дрянь! Прекрати.
Во время этой тирады Соланж играет парой резиновых перчаток, смотрит на свои руки, складывая их то букетом, то веером.
Не притворяйся ягненком. И не спеши, у нас есть время. Уходи!
Поведение Соланж вдруг меняется, она покорно выходит, осторожно держа резиновые перчатки кончиками пальцев. Клер садится за туалетный столик. Нюхает цветы, нежно прикасается к предметам, стоящим на туалетном столике, расчесывает волосы, приводит в
